По-моему, подобные утверждения чушь - и по сути неправда, и по формальному признаку ерунда. Сергею Лукьяненко сорок один год (я в его нынешнем возрасте успел написать и опубликовать всего один роман), за ним десятки произведений, попавших на золотую полку российской фантастики, перед ним перспективы на десятилетия вперед, если, конечно, он этого захочет.
Но я не критик и не апологет, я всего лишь читатель, причем, довольно неискушенный читатель, если говорить о современной сказочной литературе, к которой я ничтоже сумняся отношу без разбору фэнтези, альтернативную историю, научную фантастику и прочие откровенные выдумки беллетристов.
Роман «Недотепа» - это восемнадцать с хвостиком листов авторского текста, что весьма много по нынешним временам, издателям вполне хватило бы и четырнадцати-пятнадцати, причем за тот же гонорар. Однако, автор не поскупился – и это уже весомый плюс для меня, как для читателя-ценителя.
Роман читается легко и быстро, несмотря на солидный объем, и не заставляет жалеть о времени, потраченном на книгу.
Что мне показалось особо интересным в «Недотепе», заслуживающим прицельного внимания? Конечно же не сюжет и не то, как он движется от пролога к финалу, здесь «все как у всех», сущих в фэнтези.
Автор явно видит себя мэтром, да не простым, а чуточку утомленным обыденностью писательского ремесла, подобно тому как волшебник Щавель, персонаж романа, тоже успел утомиться обыденностью своего, колдовского-магического. А раз так – не лишним будет насытить произведение чем-нибудь этаким… неочевидно-полезным… Простец мимо пройдет, ничего не заметив, но продвинутый читатель кое-что обнаружит, а обнаружив – задумается! Вот, например: «Щавель», имя волшебника. Полагаю, что оно, «флороподобное», выбрано отнюдь не случайно и сопрягается с фамилией Лукьяненко по доброй воле автора! Уместно было бы понять намек и поискать параллели между профессией мага и профессией писателя-фантаста – они находятся легко! Цитирую:
«Щавель наклонился к Триксу и доверительно сказал:
— Такова притягательная сила магии, что даже самые бесталанные и неспособные, никогда не помышлявшие заняться волшебством, в обществе великих волшебников проникаются любовью к чародейству и пытаются сложить свои немудреные заклинания. Конечно, я не вижу в малыше никакой склонности к волшебству… но пусть старается. Это очень трогательно.
— Вы настоящий учитель, — сказал Трикс, тронутый добротой Щавеля. — Вам надо преподавать в академии чародейства.
— Нет, нет, нет! — возмутился Щавель. — Я против этих новомодных штучек. Массовое обучение — как можно? Это не чеканка монет и не изготовление кирпичей. Волшебник должен постигать магию самостоятельно, под руководством наставника, но никак не в классе, заполненном толпой олухов. Вот ты слыхал хоть про одного знаменитого волшебника, который учился бы в академии?
— Нет.
— И я нет! А их полно! Ходят потом по королевству, размахивают грамотами об окончании академии, требуют себе должности при дворах глупых баронов и герцогов… а сами только позорят магию! Настоящих талантливых волшебников они к себе не принимают, о нет! Как можно — ведь сразу станет ясна их бесталанность! Обязательно найдут, к чему прицепиться — пишет с ошибками, простонародные выражения в заклинании употребляет… А идут к ним купеческие сынки, младшие отпрыски аристократов, экзальтированные ведьмочки…
Щавель так разгорячился, что еще с полчаса бурчал по поводу академии и негодных методик массового обучения магии. У Трикса зародилось легкое подозрение, что давным-давно сам Радион был отвергнут приемной комиссией академии, но вслух он этого говорить не стал».
И еще цитата, в подкрепление к первой:
«Щавель замолк. Покачал головой:
— И где были мои глаза? «Того, кого…» Паразитная рифма. Отвратительно! Омерзительно! Правда, мальчик?
— Верно, — согласился Трикс. — Скверно.
— Текст должен литься сам собой, нигде не цепляя слушателя, — бормотал Щавель. — Лишь тогда слова обретут магическую силу… Начали заново!
— Вначале раздался писк — тонкий, на самой границе слуха, будто комариное пение в ночи. — Щавелю явно нравилась первая строчка. — Потом волны жара поплыли по комнате, заставляя пот проступать на встревоженных лицах. А тревога все сильнее и сильнее охватывала окружающих. И вот уже смутные тени забегали по стенам, будто предвещая появление того, кто был призван великим магом. «Явись передо мной, Гоэлрон, демон огня и молний! Служи мне до тех пор, пока сама смерть не унесет тебя или меня! Даю тебе три правила: не совершай действия или бездействия, которое приносило бы мне вред, повинуйся любому моему приказу, если это не противоречит правилу первому, и оберегай себя в той мере, которая не противоречит первому и второму правилам!» И вот, пространство с душераздирающим стоном лопнуло, выпуская на свет демона Гоэлрона — комок огня с черными глазами-угольками и клыками, сотканными из языков пламени…»
Во втором отрывке, на мой вкус, слова «встревоженных» и «тревога» слишком близко расположены, впрочем, Сергей Лукьяненко такое бы не пропустил, но Щавелю простительно.
Итак, имеется второй смысловой пласт в романе, простенький – а все-таки!.. Имеется и третий, еще менее очевидный: автор очень «гладко» пишет, и такое нельзя объяснить ни врожденным чувством слова, ни тем более случайностью, автор явно следит за тем, как воспринимаются слова и строки – «на глаз» и «на слух»! Уверен, что 99, 99 процентам читательской аудитории чихать на подобные изыски, а вот господину Лукьяненко – не чихать! И это драгоценное качество трудно переоценить! Поясню сказанное выдуманным только что примером, который я усилил гротеском, дабы его одного хватило для быстрого понимания:
«… А вороНА НА НАвозную кучу садиться не пожелала, поодаль приземлилась…»
Аналогичные на-на-на сплошь и рядом встречаются даже в текстах весьма заслуженных писателей прошлого и настоящего, но редко, предельно редко попадают они в страницы книг Сергея Лукьяненко. ЧЕГО НЕ СКАЖЕШЬ О «ПРОЗЕ» БОЛЬШИНСТВА наших писателей-фантастов, УВЫ им всем!
Что мне откровенно не понравилось в романе?
Постмодернизм, сволочь, который своим контекстуальным юмором осточертел мне как читателю хуже горькой редьки!
И здесь также поясню примером, для экономии времени и слов: помните булгаковские: «как причудливо тасуется колода»?
Михаил Афанасьевич, бедолага, знать не знал, что эту его фразу, да и множество других, не менее звонких и когда-то свежих, поколения восторженных читателей засалят до полного омерзения! Он не виноват, сие случилось без его писательского ведома. То же касается и: «не вижу, почему бы благородным донам…», «дурилка картонная», «Ларису Ивановну хачу», «огласите, пжлста, весь список»…
Когда-то было смешно «по месту», потом гипертекстуально, «ссылочно»…
Вещь обветшала от частого употребления и служит половой тряпкой.
Ну, а нижеследующее?
«Спи, моя радость, усни!
В замке погасли огни.
Феи притихли в саду,
Стражники спят на посту,
Месяц на небе блестит,
Монстр в окно не глядит…
Глазки скорее сомкни,
Спи, моя радость, усни.
Усни! Усни!»
Вот, что оно такое?
Да, увы, это цитата из «Недотепы», кисти Сергея Лукьяненко.
Ну, а это? – «Какая гадость эта составная рыба»
Не угадали: "это", увы, цитата из последнего романа Пелевина «t».
Незатейливый такой посмодернистский юморок. Не люблю.
А почему бы и нет – хавают же!?
Но, если «хавают», то это не значит, что господам Пелевину и Лукьяненко следует так дешево потакать читательскому «пиплу», уподобляясь ему.
И как раз здесь,
«по читателю» - опять же на мой личный взгляд - проходит водораздел между хорошей прозой и сиюминутной поделкой: вторая пишется для реального, для конкретного, для ныне существующего читателя, который прост и «хавает» что дадут (либо «в теме» и ждет чего-нибудь этакого, модненького, ныне актуального) , покупает, иначе говоря, а первая – для идеального читателя, быть может, пока не родившегося, или разминувшегося с написанным, но который обязательно придет и прочтет, не сегодня, так через десять, двадцать, сто лет, а прочтя – поймет, а поняв – приподнимется над собой и обыденностью.
Подобное однажды случилось с творениями Иоганна Себастьяна Баха, впрочем, старик об этом так и не узнал.
Я старался быть очень осторожен в словах, дабы не пересказать сюжет и смысл «Недотепы» и, тем самым, не помешать коммерческому успеху данной книги (по уровню – отнюдь не «последней» в этом жанре, но и только).
Самого же Сергея Лукьяненко помню как читатель еще с повести «Рыцарь сорока островов», и до сих пор считаю его не писателем-фантастом, но писателем, которому вздумалось сочинять фантастику и фэнтези.
Кстати говоря, еще один читательский вердикт я вынес и господам Олди, по следам «Мага в законе», но об этом чуть погодя, не завтра, но на днях.
