Он большой, Эрмитаж этот. Начал я с того, что перепутал Николаевский и Гербовый залы на втором этаже, а ведь отличить их очень легко: в Николаевском экспозиции, а Гербовый пуст, но весь в золотых колоннах. И кроме того, площадь Николаевского зала 1100 квадратных метров, а Гербового на сто квадратных метров меньше, всего лишь 1000 (тысяча).
Удалось узнать то, что не сумел в январе и декабре. Великолепный портрет боярина Потемкина, Петра Ивановича, писал английский художник Годфри Неллер (Godfrey Kneller).
Но самое интересное открытие сегодняшнего дня настигло меня на третьем этаже:
Стою, такой, мучительно пытаюсь понять художественную ценность соседей по залу: Кандинского и Макса Эрнста. Уж я и лоб морщил, и подписи читал, и руки на груди сплетал - ну никак! А в соседнем зале приметил я интересную скульптуру некоего Мессины, но доступа во всю анфиладу залов нет, бархатный шнур дорогу перекрывает... Надо сказать, что в Эрмитаже, словно в Амберском дворце, постоянно возникают на пути залы, которых я не помню, и закрываются на реконструкцию привычные, ранее посещенные... На реконструкцию... на еще чего-то там... Но эти сегодняшние залы были закрыты НА ОБЕД!: служительницы, зальные сиделки, решили пообедать и прикрыли на часок здоровенный кусище музея.
- Они, наверное, скоро уже придут, где-нибудь в два, в половину третьего... - так объяснила мне их товарищ по работе из "кандинского" зала.
"Черт подери!" - разразился я внутренним монологом, а сам подумал: "надо же!"...
Расстроенный, я побрел в обход, обознался, приняв Гуттузо за Модильяни, но потом все же воспрял духом и спустился в любимые греческие залы, где и получил окончательное эстетическое удовлетворение.
Следующий поход - в марте.